19:51 , 16 апреля 2016 Diletant
Сегодня хотим познакомить вас с самыми интересными выдержками из мемуаров великого российского и советского актёра — Георгия Степановича Жжёнова. В книге «Прожитое» Георгий Жжёнов вспоминает о самых трудных годах своей жизни — о том времени, когда он был узником ГУЛАГа. После 17 лет лагерей, он буквально ворвался в советский кинематограф начала 1960-х, покорив широкого зрителя своим неповторимым актерским и человеческим обаянием.
В этом году Георгию Степановичу исполнился бы 101 год.
«Самое выносливое существо на свете — человек!
Чего только ему не приходилось преодолевать: голод, холод, болезни, одиночество! Зверь гибнет — человек живет! Особенно русский человек! Какие только испытания на прочность не выпадали на долю русского человека: рабство, нашествия, стихийные бедствия, эпидемии, войны. В руках каких только политических авантюристов не побывал русский человек.
Вся история народа российского есть бесконечная борьба за жизнь, за выживание.
…Застолье продолжалось. Тамада в очередности тостов был принципиален, шел по кругу в направлении часовой стрелки. Я сидел где-то в районе «без четверти» — до меня было еще далеко. А вот к министру кино минутная стрелка приближалась. Было любопытно, что о нем скажут.
Вначале тамада коснулся юбилея. Поздравив министра с большим успехом торжественного вечера, он с особым удовольствием подчеркнул фурор реквиема. Помянули артиста Геловани, сумевшего «талантливо воплотить в себе духовное начало великого Сосо» Кто-то крикнул: «Слава генералиссимусу!»
Возглас с восторгом был подхвачен, наполнены фужеры, и тамада провозгласил:
— За вождя и учителя всех народов! Лучшего друга советских кинематографистов! Вечная память и слава великому Сосо! Встать! До дна!
«Так. — подумал я. — Началось».
Какой-то злой рок упорно витал надо мной в этот злосчастный вечер. Суждено, кажется, испить сегодня всю чашу испытаний до дна. Я лихорадочно соображал: что же делать? Должен же быть какой-то выход?
Смириться и пить? Не годится. Совесть замучает, не простит малодушия…
Делать вид, что пьешь? Способ этот в сходных обстоятельствах уже опробован мною — не проходит! Не отстанут. Будут терпеливо ждать, пока не выпьешь.
Просто встать из-за стола и уйти? Нельзя. Слишком вызывающе. Нельзя забывать, что находишься не где-нибудь, а в Грузии! Психология здесь иная. Сталин тут прежде всего — свой, земляк! Он здесь владыка половины мира, вождь, а потом уже «тиран» и прочее…
Застолье между тем продолжалось. Сталина поминали чуть ли не в каждом тосте. Пили за «продолжателя генеральной линии партии», за «великого организатора и вдохновителя победы над фашизмом», за «отца и учителя», «светоча человечества» и т. д., и т. п.
В одну из редких пауз между тостами я попытался попросить слова — бесполезно, куда там! Мне объяснили: «Слово получите, когда тамада сделает к вам алаверды. И не надо горячиться — таков обычай!»
И вдруг я успокоился. Настолько успокоился, что безропотно вставал, подчиняясь команде «встать», пил вместе со всеми до дна, когда это требовали. Мне стало легко! Я уже знал, о чем буду говорить.
И когда, наконец, тамада сделал алаверды ко мне, я встал и спросил:
— Ответьте мне, пожалуйста, настоящий грузин кровную обиду прощает или нет?
— Нет… Конечно, нет! — едва ли не хором, весело прокричали мне с разных концов стола.
— Так вот, настоящий русский кровной обиды так же не прощает! Поверьте, я не хочу обидеть никого из сидящих за этим столом… Вы все милые, гостеприимные люди. Надеюсь, вы правильно поймете всё, что я сейчас скажу, и не примете сказанное на свой счет.
За столом притихли. Я продолжал, тщательно выговаривая слова:
— В свое время зловещую роль в моей судьбе сыграли три грузина — Сталин, Берия и Гоглидзе!
Благодаря этим людям я семнадцать лет мыкался по тюрьмам, лагерям и ссылкам. Сейчас я оказался в положении, когда вынужден пить в память одного из троих, а я этого не хочу и не буду! Я встал, чтобы сказать: когда вы пили за Сталина, я пил за Ленина! Извините.
Повисла тишина. Признаться, стало как-то не по себе. Немножко жутковато и любопытно одновременно. Что будет дальше?
Молчание нарушил один из министров — худощавый, седой, красивый грузин. Изобразив на лице сочувствие, он произнес:
— Да! Печально, конечно. Но, дорогой гость Георгий! Неужели вы думаете, что Иосиф Виссарионович Сталин знал обо всем этом?
— Э-э, бросьте! — резко ответил я. — Согласитесь, трудно поверить, чтобы глава государства не знал о судьбе почти двадцати миллионов его верноподданных.
Опять стало тихо. Совсем тихо. Слышно стало, как через открытое окно в ночи звенели цикады. Прозвучало несколько резких фраз по-грузински, обращенных к тамаде. Мне показалось — спрашивали, что делать?
Хозяин растерянно молчал. Потом, исподлобья тяжело взглянув на меня, допил вино из фужера, перевернул его вверх донышком и, решительно поставив на стол, поднялся. Его примеру, словно по команде, последовали и все остальные. Застолье закончилось.
Уже на улице, по пути в гостиницу, я сказал Гиви Зардиашвили, провожавшему меня:
— Извини, Гиви! Понимаю, что подвел тебя, но иначе не мог, поверь — они достали меня! Сначала реквием… потом это… Нет! Не могу, нет!
— Ладно. Не переживай! Все правильно сказал, — успокоил меня Гиви. — Лучше ответь: ты это серьезно?
— Что именно?
— Ты… действительно пил за Ленина?
— Нет, конечно! — рассмеялся я. — Это придумалось вдруг! Применительно к компании… В подобных ситуациях я всегда пью за Константина Сергеевича Станиславского!».
За годы творческой деятельности Георгий Жженов сыграл более 100 ролей в театре и кино, скончавшись на 91-м году жизни.
Георгий Жжёнов - Случай на Колыме
Diletant
Сегодня хотим познакомить вас с самыми интересными выдержками из мемуаров великого российского и советского актёра — Георгия Степановича Жжёнова. В книге «Прожитое» Георгий Жжёнов вспоминает о самых трудных годах своей жизни — о том времени, когда он был узником ГУЛАГа. После 17 лет лагерей, он буквально ворвался в советский кинематограф начала 1960-х, покорив широкого зрителя своим неповторимым актерским и человеческим обаянием.
В этом году Георгию Степановичу исполнился бы 101 год.
«Самое выносливое существо на свете — человек!
Чего только ему не приходилось преодолевать: голод, холод, болезни, одиночество! Зверь гибнет — человек живет! Особенно русский человек! Какие только испытания на прочность не выпадали на долю русского человека: рабство, нашествия, стихийные бедствия, эпидемии, войны. В руках каких только политических авантюристов не побывал русский человек.
Вся история народа российского есть бесконечная борьба за жизнь, за выживание.
…Застолье продолжалось. Тамада в очередности тостов был принципиален, шел по кругу в направлении часовой стрелки. Я сидел где-то в районе «без четверти» — до меня было еще далеко. А вот к министру кино минутная стрелка приближалась. Было любопытно, что о нем скажут.
Вначале тамада коснулся юбилея. Поздравив министра с большим успехом торжественного вечера, он с особым удовольствием подчеркнул фурор реквиема. Помянули артиста Геловани, сумевшего «талантливо воплотить в себе духовное начало великого Сосо» Кто-то крикнул: «Слава генералиссимусу!»
Возглас с восторгом был подхвачен, наполнены фужеры, и тамада провозгласил:
— За вождя и учителя всех народов! Лучшего друга советских кинематографистов! Вечная память и слава великому Сосо! Встать! До дна!
«Так. — подумал я. — Началось».
Какой-то злой рок упорно витал надо мной в этот злосчастный вечер. Суждено, кажется, испить сегодня всю чашу испытаний до дна. Я лихорадочно соображал: что же делать? Должен же быть какой-то выход?
Смириться и пить? Не годится. Совесть замучает, не простит малодушия…
Делать вид, что пьешь? Способ этот в сходных обстоятельствах уже опробован мною — не проходит! Не отстанут. Будут терпеливо ждать, пока не выпьешь.
Просто встать из-за стола и уйти? Нельзя. Слишком вызывающе. Нельзя забывать, что находишься не где-нибудь, а в Грузии! Психология здесь иная. Сталин тут прежде всего — свой, земляк! Он здесь владыка половины мира, вождь, а потом уже «тиран» и прочее…
Застолье между тем продолжалось. Сталина поминали чуть ли не в каждом тосте. Пили за «продолжателя генеральной линии партии», за «великого организатора и вдохновителя победы над фашизмом», за «отца и учителя», «светоча человечества» и т. д., и т. п.
В одну из редких пауз между тостами я попытался попросить слова — бесполезно, куда там! Мне объяснили: «Слово получите, когда тамада сделает к вам алаверды. И не надо горячиться — таков обычай!»
И вдруг я успокоился. Настолько успокоился, что безропотно вставал, подчиняясь команде «встать», пил вместе со всеми до дна, когда это требовали. Мне стало легко! Я уже знал, о чем буду говорить.
И когда, наконец, тамада сделал алаверды ко мне, я встал и спросил:
— Ответьте мне, пожалуйста, настоящий грузин кровную обиду прощает или нет?
— Нет… Конечно, нет! — едва ли не хором, весело прокричали мне с разных концов стола.
— Так вот, настоящий русский кровной обиды так же не прощает! Поверьте, я не хочу обидеть никого из сидящих за этим столом… Вы все милые, гостеприимные люди. Надеюсь, вы правильно поймете всё, что я сейчас скажу, и не примете сказанное на свой счет.
За столом притихли. Я продолжал, тщательно выговаривая слова:
— В свое время зловещую роль в моей судьбе сыграли три грузина — Сталин, Берия и Гоглидзе!
Благодаря этим людям я семнадцать лет мыкался по тюрьмам, лагерям и ссылкам. Сейчас я оказался в положении, когда вынужден пить в память одного из троих, а я этого не хочу и не буду! Я встал, чтобы сказать: когда вы пили за Сталина, я пил за Ленина! Извините.
Повисла тишина. Признаться, стало как-то не по себе. Немножко жутковато и любопытно одновременно. Что будет дальше?
Молчание нарушил один из министров — худощавый, седой, красивый грузин. Изобразив на лице сочувствие, он произнес:
— Да! Печально, конечно. Но, дорогой гость Георгий! Неужели вы думаете, что Иосиф Виссарионович Сталин знал обо всем этом?
— Э-э, бросьте! — резко ответил я. — Согласитесь, трудно поверить, чтобы глава государства не знал о судьбе почти двадцати миллионов его верноподданных.
Опять стало тихо. Совсем тихо. Слышно стало, как через открытое окно в ночи звенели цикады. Прозвучало несколько резких фраз по-грузински, обращенных к тамаде. Мне показалось — спрашивали, что делать?
Хозяин растерянно молчал. Потом, исподлобья тяжело взглянув на меня, допил вино из фужера, перевернул его вверх донышком и, решительно поставив на стол, поднялся. Его примеру, словно по команде, последовали и все остальные. Застолье закончилось.
Уже на улице, по пути в гостиницу, я сказал Гиви Зардиашвили, провожавшему меня:
— Извини, Гиви! Понимаю, что подвел тебя, но иначе не мог, поверь — они достали меня! Сначала реквием… потом это… Нет! Не могу, нет!
— Ладно. Не переживай! Все правильно сказал, — успокоил меня Гиви. — Лучше ответь: ты это серьезно?
— Что именно?
— Ты… действительно пил за Ленина?
— Нет, конечно! — рассмеялся я. — Это придумалось вдруг! Применительно к компании… В подобных ситуациях я всегда пью за Константина Сергеевича Станиславского!».
За годы творческой деятельности Георгий Жженов сыграл более 100 ролей в театре и кино, скончавшись на 91-м году жизни.
Георгий Жжёнов - Случай на Колыме
Diletant
Komentarų nėra:
Rašyti komentarą