Михаил Вершинин (Кот): Когда говорят, что "командиры "Азова" сидят в Турции, отдыхают" – это полная фигня: они в плену
РОМАН КРАВЕЦ , НАЗАРИЙ МАЗИЛЮК, UP - ВТОРНИК, 16 МАЯ 2023, 05:30
ФОТО: ДМИТРИЙ ЛАРИН
Михаил Вершинин руководил патрульной полицией в Мариуполе на момент, когда в прошлом году произошло полное окружение города . В абсолютном хаосе мариупольская полиция эвакуировала людей, выполняя функции спасателей и медиков.
После пулевого ранения в начале апреля 2022-го Вершинин попал на "Азовсталь" , где его прооперировали. Там он находился до самого выхода с завода рядом с командирами "Азова" . Впоследствии полицейский пережил 123 дня плена в колонии Еленовки и донецком СИЗО.
"Украинская правда" решила записать это интервью в канун годовщины выхода защитников Мариуполя из "Азовстали" . Важно не забывать те страшные события и громко говорить о преступлениях России, ведь в плену все еще остаются сотни украинцев.
В интервью Михаил Вершинин вспоминает о быте на "Азовстале" и попытках врага убить Дениса Прокопенко . А также объясняет, как не сойти с ума в плену, и рассказывает о жизни после пережитого ужаса.
Полную версию интервью можно просмотреть в видеоформате.
"После общения со мной психологам самим был нужен психолог"
– Для начала: чем вы сейчас занимаетесь?
– Я остаюсь начальником управления патрульной полиции в Донецкой области, то есть это работа с документами, согласованиями, подписями и прочее.
Моя основная задача – это работа по пленным. У меня есть опыт, и я стараюсь сделать так, чтобы наши возвращались скорее домой. Не могу озвучивать детали и сказать, что являюсь каким-то действующим лицом, поскольку этим занимаются, в первую очередь, определенные подразделения. И выполняют эту работу, как вижу после крайнего обмена, очень хорошо, ведь вышли 45 "азовцев" .
Также стараюсь сделать так, чтобы вернувшиеся из плена люди имели максимальное внимание, чтобы им было легче адаптироваться, потому что я лично это прохожу тоже.
Имею большую надежду на то, что скоро выйдут находящиеся в плену в Турции ребята . Отмечаю, ребята находятся в Турции в плену. Если кто-то думает, что там какие-то царские условия и все такое – очень ошибается.
Это командиры, которые, будучи в Украине, могли очень многое сделать тех вещей, которые сейчас Украина делает с ошибками. У них большой и важный опыт.
Михаил Вершинин руководил патрульной полицией в Мариуполе в прошлом году на момент полного оцепления города
ВСЕ ФОТО: ДМИТРИЙ ЛАРИН
– Вы сейчас говорите о руководящем составе "Азова", который находится в Турции ?
- Так точно. В общем "азовцы" разбросаны по всей России, по всем их тюрьмам. Более 650 "азовцев" сейчас находятся в плену.
Хочу подчеркнуть, что так, как там страдают именно "азовцы", не страдает никто. Нужно понимать всю ненависть России к "Азову". Эти люди в максимальной зоне риска.
– В каких условиях Редис, Апис, Калина находятся в Турции?
– Они ограничены с передвижением, ограничены информационно, не могут свободно звонить по телефону.
Да, условия лучше, чем у других людей, но они в плену. И когда мне говорят, что: "Да вот, командиры "Азова" сидят в Турции, отдыхают" – это фигня. Они не "сидят, отдыхают".
– Вы вышли из плена в конце сентября прошлого года. Как происходит адаптация?
– 21 сентября 2022 года я вышел из плена, а 22 сентября у меня был день рождения, то есть это был для меня подарок.
Первые две-три недели мне было хорошо, потому что находился в Украине.
Получал медицинскую помощь, мне было очень много внимания. Но организм начал передавать мне привет. Была операция – я очень долго к ней готовился, потом после нее тяжело отходил. Были последствия контузии – ходил с глупой головой где-то недели три-четыре. Затем начались проблемы с глазами, с зубами, с головой.
Это нормально, потому что человек, проходящий через стрессы, на первых порах находится еще под адреналином. Но потом, когда отпускает, все начинает сыпаться.
Была первая задача – это прибавить в весе. Врач сказал: "Ты должен есть". Так за полтора месяца 25 килограммов набросал. К началу великой войны имел 114 килограммов, вышел из плена с 74 килограммами, и потом за полтора месяца плюс 25 килограмм, потому что жрал, извиняюсь, как не у себя.
Потом я выходил на физические нагрузки, потому что организм, когда недополучает какую-нибудь пищу, с испуга начинает на себя вешать быстро лишнего. И когда мне разрешили физические упражнения, тоже довольно сложно втягивался, но уже выдохнул.
На самом деле, мы можем с собой делать очень большие вещи. Надо немного дисциплины и понимания того, что тебе нужно. Если тебе нужно чувствовать себя нормальным и здоровым человеком – шаг за шагом к этому нужно уходить.
Михаил Вершинин: "У меня было такое впечатление, что психологам после общения со мной самим нужен был психолог. Они не вывезли"
– Вы с психологами работали?
– У меня три психолога было. Одна девушка очень сильная, классный специалист. Не то, чтобы она мне помогла, просто с ней нормально пообщались.
А первые два психолога – у меня было такое впечатление, что им после общения со мной нужен был психолог. Они не увезли.
– Не были готовы?
– Мое личное мнение: нам очень не хватает кризисных психологов. Или я их не встречал.
Происходящее в Мариуполе – это очень большой кризис. Кризис плена, кризис отношения в плену, осознание себя как человека, понимание того, что в принципе все может закончиться каждую минуту, сожаление о том, что ты мог бы сделать те или иные вещи, но уже не сделаешь. Это все превращает человека, который выходит после плена, в некий ящик с проблемами.
И это касается не только выходящих из плена. Это касается всех тех, кто вернется из зоны боевых действий. И, зная наше общество, все равно остающееся незрелым и бурно реагирующее на разные вещи не обдумывая, оно будет этих людей отталкивать.
Общество когда-нибудь скажет: "Я тебя туда не посылал". Сейчас в наших руках сделать все, чтобы этого не произошло. Над этим нужно уже работать.
В любом городе, где не очень прилетало, есть определенное количество людей, максимально дистанцирующих себя от проблематики войны. Они почему-то считают, что это их не затрагивает. Обязательно будет.
Если тебя не коснется сейчас и ты не пойдешь с оружием защищать страну, тебя это коснется потом, когда люди будут возвращаться с войны, в том числе поплавлены. У них будет острое чувство справедливости и может сделать потом беду, если с ними не работать.
Повторюсь: государству, обществу, в общем, всем нам нужно над этим активно работать, а не откладывать проблему на потом.
"Патрули выполняли функции и спасателей, и фельдшеров, и "скорой"
– Поговорим о событиях в Мариуполе в 2022 году. Тогда в военно-политическом руководстве многие считали полномасштабную войну маловероятной . В то же время ожидалось обострение в Донецкой и Луганской областях. Какие приказы вы получили в канун 24 февраля?
– Мы также думали, что будет обострение именно у нас.
Поэтому мое руководство предоставило приказ провести обучение, проверить все имеющиеся у нас средства, чтобы мы могли оперативно встать на защиту и помочь гражданским.
Мы провели обучение, проверили все средства, затем выложили мешки с песком. Над нами не смеялся только ленивый с вопросом: "Чего вы нагнетаете?!".
Михаил Вершинин: "К сожалению, именно потому, что россияне смогли очень близко подойти к Мариуполю и плотно взяли город в окружение, мы имеем те последствия, которые имеем. А это тысячи погибших гражданских"
– В городе не чувствовали, что близится война?
– Нет, не чувствовалось. Я говорил: "Получил приказ к усилению, и я это делаю".
Это не только в Мариуполе, вся патрульная полиция получила такие приказы в прифронтовых областях. Потому мы тогда готовились.
Но можно готовиться сколько угодно, а реалии несколько иные.
– Тогда возникает вопрос: как российские войска так быстро подошли к Мариуполю ?
– Этот вопрос точно не ко мне. Я могу только фантазировать. Но в таких вопросах фантазии очень плохой помощник.
У меня есть искренняя надежда, что специально обученные люди это проанализируют и когда-нибудь ответят на эти вопросы.
К сожалению, именно потому, что россияне смогли очень близко подойти к Мариуполю и плотно взяли город в окружение, мы имеем те последствия, которые имеем. А это тысячи погибших гражданских.
– Какие функции выполняла полиция в Мариуполе при полном окружении?
– Полицейские функции – это помощь гражданским и военным. Это очень тяжело делать, когда панические разные вещи.
К сожалению, мы не смогли помочь всем, это беда. И это меня очень смущает и злит, потому что понимаю, что мы могли сделать еще больше, но нас было не так много, и город большой…
Патрульная полиция и оставшаяся в городе Национальная полиция сделали все, что могли сделать, по максимуму. Я это видел своими глазами.
– То есть в основном вы занимались эвакуацией мирного населения?
– Помощь гражданскому населению включает в себя и эвакуацию, и обеспечение продуктами питания. Это топливо, это поиск людей в разных местах, где нет связи, и так далее.
Бывало и такое, что мои ребята выезжали на вызовы, куда не захотела уехать скорая.
Потом, когда полностью разбили станцию ГСЧС, у нас уже не было физически спасателей, а это значит, на вызовы или на обстрелы постоянно выезжали патрульные полицейские. Патрули выполняли функции и спасателей, и фельдшеров скорой помощи, собственно функцию скорой помощи.
У нас есть ребята, которые имели Instagram и для себя снимали видео. Прошел год, и эти видео я просматриваю: муравьи по коже.
Они возили людей с оторванными ногами, они приезжали после удара на роддом , приезжали, когда по центру лупило очень сильно, когда россияне ударили в место, где была связь на "Обжоре". У нас такой магазин был "Обжора", там была связь, и потом туда россияне влупили из "Града".
На месте нашей дислокации – а это Академия полиции в Мариуполе – вместе с полицейскими проживало около 150 гражданских. Потому что у нас была еда, вода, были какие-то склады, которые мы затягивали к себе, а потом развозили.
И кто мог среди гражданских нам тоже помогали. То есть, мы несли службу.
"Те люди, которые оставались в Мариуполе до последнего, делали то, что они могли делать"
– Как вы оцениваете действия властей по отношению к местному населению в Мариуполе?
– Те люди, которые оставались в Мариуполе до последнего, делали то, что они могли делать. Я просто фамилии всех не помню, но люди реально делали вещи. Когут (заместитель городского головы – УП) , Царек ( руководитель КП "Коммунальщик" – УП ), Ярошенко ( местный политик – УП)…
Это при том, что Ярошенко постоянно скандалил, регулярно были проблемы с полицией, потому что он считал, что этакая шишка и прочее. Но это человек, который мог уехать и не уехал, а помогал другим людям. Мое уважение.
Городская больница №2, там Ольга Петровна – врач, также остававшаяся до последнего.
Если бы местные власти слышали то, что ей говорят военные, волонтеры, что давайте будем обустраивать бомбоубежища, давайте будем обустраивать какую-то линию обороны, давайте будем что-то думать…
А позиция власти была такова: "Нет, верим в ВСУ".
– Вы о центральной или местной власти?
– Местную . Центральная власть смотрела на Мариуполь как на быстро расцветающий город, потому что в него реально вкладывались большие деньги.
И это было, может быть, правильно. Мы делали витрину, чтобы показывать Донецку – смотрите как можно. Но вместе с тем нужно было эту витрину защищать.
– Мэра в городе фактически не было , правильно?
– Он практически сразу уехал.
– Кто тогда городом управлял?
– Как мэр говорит, городом управлял он через Когута. Но управление городом – это очень относительное понятие. Что могли, то делали. Потом уже никто не мог работать, потому что был армагеддон.
"На "Азовстале" было прямое и управляемое попадание в то место, где должен был спать Редис"
– Как вы попали на "Азовсталь"?
– 16 марта мы прекратили свои полицейские функции, потому что дальше работать было невозможно. Некоторые полицейские перебазировались в мариупольский порт, где находилась терроборона и морская пехота.
Мы несли службу по охране порта, а также работали с группами быстрого реагирования. Мы выполняли боевые задания на поселении моряков, на рыбоконсервном заводе, в центре города работали, когда требовалась помощь военным.
На одной из этих задач меня ранили. Немножко по-тупому вышло ( смеется ). Скажем так: мы там недосмотрели периметр. То есть человек, смотревший за одним сектором, пропустил его, и оттуда мне прилетело. Я получил пулевое ранение. Не какое-то тяжелое, просто разорвало плечо.
Еще пару дней руководил группой, потому что был в бункере на порту и не мог передвигаться, а тем более с оружием. Рана начала гноиться, и была команда: "Да нет, давай на "Азовсталь" – там есть хирурги".
В ночь с 6 на 7 или с 7 на 8 апреля – уж точно не помню – меня эвакуировали на катере ребята из 23 отряда морской охраны.
Там мне сделали операцию, зашили, почистили, вырезали гноившееся, привязали руку к туловищу и сказали: "Тусуйся".
Дальше ходил на перевязки, осматривали швы. А оно очень отвратительное – это плечевая сумка, и оно не очень хорошо заживает. Да там и остался.
Михаил Вершинин: "Я никоим образом не делаю идолов, но имею право на свое увлечение поведением офицера"
– Что происходило на "Азовстале", как выглядел быт?
– Я находился в бастионе, где находился командный пункт. Обстановка была правильной, все было справедливо. К примеру, все ели то, что ели все. Если не было курить, то блин не было курить.
Единственное, что меня поразило – это как младший командирский состав относится к своим лидерам. То есть там люди старались постоянно Редису что-то такое дать вкусненькое: то сигарету какую-нибудь подсунуть, то айкос найти. Они так его уважают, что делали все для того, чтобы ему было удобно. Не знаю, сколько спал Редис, может, часа три-четыре в сутки.
Он постоянно находился в управлении боя, ребята постоянно что-то анализировали, разговаривали. То же и начальник штаба Тавр. Ему большое спасибо, ведь после того, как первый бастион был разбит прямым попаданием 15 апреля по наводке одного из сдавшихся в плен, Тавр нашел место нахождения нашего второго бастиона.
Если бы не это, нас бы разобрали вдребезги.
– То есть свои же сдавали россиянам, куда бить?
– Человек попал в плен с завода Ильича, после этого прилетел в бункер.
Это было прямое, управляемое попадание в то место, где спал Редис.
– Вы знаете, кто конкретно сдал это место?
– Я догадываюсь, я же не судья. Может, это когда-нибудь будет известно, а может, и нет. Но я не верю в такие вещи, когда прилетает какая-то управляемая фигня ( раздражается).
Место, где спал командир подразделения, было разнесено наголову!
– Как Прокопенко уцелел?
– Повезло. К тому времени он руководил выходом подразделения с правого берега и был на рации. Если бы он спал в это время – а это где-то вторая ночь была, – не было бы обороны Мариуполя.
Я никак не делаю идолов, но имею право на свое увлечение поведением офицера.
"Враги очень не любят "азовцев", а еще больше не любят артиллеристов и минометчиков"
– Какая ситуация была с едой, водой, лекарством?
– Вода, питание – все было под очень большим контролем в бастионе, потому что никто не понимал, сколько мы пробудем, и как это будет происходить дальше.
Два раза в день мы питались. Первый раз это была такая "лепешка" с кусочком сыра, если везло. Потом кончился сыр, просто "лепешку" ели, а потом и это закончилось.
Потом варили то ли суп, то ли кашу с чем-нибудь.
Вода – это была проблема. Пока была возможность вытаскивать воду бутилированную, мы ее пили. Потом, когда уже начался дефицит, нашли какой-то очень большой бак с технической водой, начали ее таскать. Если была возможность кипятить – делали это, если нет – пили так, как есть.
Туалет – вот на втором бастионе был нормальный, ведь там было хорошее бомбоубежище. На первом бастионе туалет был очень интересной штукой. Там все было подручными способами, скажем так.
- На "Азовсталь" несколько раз прилетали вертолеты , которые доставляли еду, медикаменты, боеприпасы, забирали раненых. Вы видели, как эти вертолеты приземлялись?
– ( Делает паузу ) Я участвовал в операции по прилету вертолетов дважды. Мы их встречали в порту. Это были тапочка какие спецоперации…
– Расскажите.
– Я подошел к одному пилоту и говорю ему: "Вы – психи, но спасибо" ( улыбается ). А он мне: "Это вы – психи, а мы– норм".
Потом погиб этот паренек. Очень молодой.
Нам нужны были противотанковые средства и средства связи. Без этого было очень плохо. Потребовались тепловизоры, батарейки для приборов ночного видения.
И это все привозили вертолетами. Привозили людей также отбитых во всю голову, которые приезжали в Мариуполь – они были в снаряжении, с оружием, с БК, привозили противотанковые средства, врачей.
Кстати, мы врачей встречали сами в порту. У меня очень хороший друг, он сейчас в плену. Не скажу – кто, но он постоянно говорил: "Я всегда помню, как Кот ( позывной Вершинина – УП ) сказал, когда мы приехали: "Вы что, дебилы?!".
Так и было. Когда я увидел, что они выходят из вертолетов, я говорю: "Вы что, дебилы?! Зачем вы приехали?". А они: "Спокойно, мы здесь будем воевать". Так что было и такое.
"Чтобы не сойти с ума (в плену – УП), надо понять для себя цель – для чего тебе это все? Если ты понимаешь, что должен выжить, выйти, увидеть родных, вернуться и сделать так, чтобы не повторялось того, через что ты прошел – ты этим будешь жить"
"При выходе из "Азовстали" свое оружие я сдавал украинскому офицеру"
– 20 мая – день, когда вы вышли из "Азовстали". Помните этот день? Какие были договоренности?
– Ого, какие были договоренности! Мы выходили чуть ли не в почетный плен ( улыбается ).
– Вы ведь не сдавали оружие россиянам, правильно?
– Давайте без деталей: свое оружие я сдавал украинскому офицеру. Вопрос не в этом.
С конца апреля нельзя употреблять слово "геноцид", потому что это военные, но происходило уничтожение гарнизона.
Каждая ночь минимум три бомбовых удара ТУ-22М, а это три тонны тротила только одна бомба, которую они сбрасывали на завод. Затем подсчитали по разорвавшимся боеприпасам – там на две Хиросимы хватит.
Каждую ночь это как "Добрый день!". У нас там по 70 человек погибало за одно попадание, потому что они знали, куда стреляют. И хуже всего, когда люди заживо сгорают. Ибо не можешь ничего сделать.
– Как вы выходили с завода?
– Когда живешь в этих условиях и что-то меняется, ты просто переходишь на другой уровень. Если нас не убил этот уровень, у нас есть шанс не умереть на следующем уровне. Потому я переходил с уровня на уровень.
Было прекращение огня, мы тогда вылезли ( делает паузу ). Смотрели на небо, на деревья, что-то зеленело далеко от завода, потому что вокруг все было иссечено. Дождь шел, мы дышали воздухом – это было круто.
Каждый понимал, что если этот конец закончился, то другой конец нам дает шанс на то, чтобы пройти его и выжить.
Тем более, обещания были нормальными , что все будет хорошо. "Ребята, вы там воины, молодцы. Ничего не будет, никто вас не будет преследовать, все будет нормально. Никакого физического насилия".
Но получилось чуть-чуть не так, как думалось. По первым временам для всех, кроме "азовцев", в Оленовке было достаточно лайтово. А потом уже началось любопытно. Нас развозили в Таганрог, донецкое СИЗО, Ростов и так далее. Условия были уже хуже.
– В Оленивке вы пробыли 60 дней. Все, кто вышел из "Азовстали", там были все вместе, да?
– Ну как вместе? У нас были бараки. "Азовцев" содержали отдельно, а ВСУ, Нацгвардия, полиция, другие формирования по другим баракам сидели.
– В Донецком СИЗО вы сидели в камере-одиночке?
– В Донецком СИЗО я сидел в камере вместе с "азовцами" – это артиллеристы, минометчики. Враги очень не любят "азовцев", а еще больше не любят артиллеристов и минометчиков.
Поэтому мы находились в камере, рассчитанной на 10 человек, а нас было 25.
Михаил Вершинин: "Россияне годами раньше часто использовали такую паскудную штуку: они привозили людей к линии пересечения и говорили: "Все, сейчас вы идете на обмен". Через некоторое время они снова сажали в авто и говорили: "Украина от вас отказалась"
– Судя по предыдущим интервью, пока наши люди все еще находятся в плену, вы о своем плену почти не рассказываете, правильно?
– А какой смысл? Плен – это очень плохая вещь.
Сдаваться в плен – это плохая идея. Но мы выполняли приказ на тот момент. И все же решение было верным, потому что у нас там было в районе 500 раненых, которые гнили заживо.
Людям отрезали руки без наркоза. Не было лекарства. И нужно было принимать решение.
– Как в плену не сойти с ума?
– Это очередной вызов. Недавно я прочел книгу психотерапевта Виктора Франкла. Он разобрал пребывание в плену.
Чтобы не сойти с ума, нужно понять для себя цель – для чего тебе это все? Если ты понимаешь, что должен выжить, выйти, увидеть родных, вернуться и сделать так, чтобы не повторялось то, из-за чего ты прошел – ты этим будешь жить.
К примеру, я очень пересмотрел свое отношение к Богу. И немаловажная штука – это сублимация, для меня это был спорт. Важно укротить свое тело, чтобы обуздать дух.
Поехать с ума очень легко, особенно когда сидят молодые ребята и постоянно разговаривают о том, как мама им готовила борщ с салом, или еще что-то. Они там разговаривают между собой, какие у них есть крутые рецепты разных блюд.
– О еде разговаривали?
– Постоянно! Чем больше у тебя не хватает еды, а еды действительно не хватало, тем больше разговоров именно о еде.
Я уже там и ссорился. Потом махнул рукой, потому что это человек, он так выдает свою проблему – обсуждая его.
"Я очень-очень виноват Богу, вот прямо очень сильно. И буду это отрабатывать"
– Как вас вывозили из СИЗО на обмен?
– Я этот день на всю жизнь буду помнить. Это очень жесткий такой вывоз. Подробностей говорить не буду. Нас везли очень долго, без двух часов сутки.
– Вас там странно везли: сначала на Москву опрокидывали, потом из Москвы в Белоруссию перевозили.
– Нас опрокидывали в Донецк, из Донецка в Таганрог. В Таганроге долго ждали самолет. Потом улетели в Москву.
Из Москвы улетели в Гомель. Из Гомеля уже там стало легче, ехали в автобусе.
– Когда вы поняли, что уже рядом с происходящей границей Украины?
– Россияне годами раньше часто использовали этакую паскудную штуку: они привозили людей к линии пересечения и говорили: "Все, сейчас вы идете на обмен". Через некоторое время они снова сажали в авто и говорили: "Украина от вас отказалась". Если ты так будешь делать несколько раз подряд, то человек, уже даже выйдя из плена, будет отчаяться.
Может, это и цель противника: человека настроить против Украины. Так и было: многие выходившие из плена говорили, что нас страна не хотела менять.
Когда мы уже были у КПП, я понимал, что вероятность обмена очень велика. В автобус зашел человек, я так понимаю, из координационного штаба, и зачитывает фамилии – я слышу украинский.
У нас шофер был белорус. Возле автобуса стояли 2 орка здоровенных. И потом, когда я услышал фамилию мою, все было как в кино – хоть книгу пиши. Он сказал: "Михаил Вершинин". Я подошел и говорю тихонько: "Скажите еще что-нибудь по-украински, пожалуйста". Он тихонечко: "Слава Украине!". Я ему ответил: "Героям слава!"
Потом я вышел из буса, мне срезали стяжки, срезали повязку и сказали: "Иди туда" – в сторону Украины.
А я был в футболке, уже вечерело – я замерз как собака. Плюс из меня там течет глаз, нос, страшный фронтит, гайморит, конъюнктивит. И кто-то из ребят подходит: "Держи, у меня еще есть", – и на меня набрасывает куртку.
Я не знаю, что это за человек, но он мне помог очень сильно, потому что я согрелся. И в этой курточке ковылял.
А не вижу ничего, потому что зрение очень упало. И думаю, если кто-нибудь из шефов встречает, а я пройду мимо, то будет очень неудобно. И я вот иду, а подходить к людям стремительно, потому что терпеть не могу, когда меня жалеют, и пытался так идти нормально. Потом уже посмотрел, что стоят по обе стороны дороги врачи из скорой и волонтеры.
Я себя не видел месяца три в зеркале и не понимаю, почему на меня так смотрят. У меня мало того, что глаза: одно такое открытое, другое прибитое, да еще такой немного похудел. Я подошел к быстрому, попросил сделать мне укол обезболивающий. И девушка на меня смотрит, а у нее слезы. И она меня реально ужасает, потому что не знаю, почему она плачет.
Думаю, что во мне там не так – все, конец. И потом дошли до автобуса, я получил бутылку газированной воды с лимоном, печенье "Наполеон", сигарет предоставляли.
Потом нас увезли с места обмена к месту сбора.
Михаил Вершинин: "Если тебя не убили, если тебе дают возможность что-то делать дальше, значит ты еще что-то не доделал"
– Что было дальше?
– Там мне патруль такой подарок сделал! Когда уже приехали на этот пункт после обмена, в автобус заходят люди в черном, экипированные и с какими-то пакетами. "Вершинин есть?" Я говорю: "Я – Вершинин". И он с этими пакетами идет, доходит до середины буса и такой: "Патруль Чернигова поздравляет".
А я подвис немного, подхожу поближе, чтобы лицо увидеть, и они начинают раздавать пакеты. В пакетах бутерброды вкуснее такие, шоколад какой-то ( улыбается ).
И вот потом к этому парню подхожу, его обнимаю. А я не очень обниматься хотел, потому что вышел с вшами. Он мне говорит: "Сейчас Алексей Георгиевич будет" – это мой шеф ( Белошицкий – УП ).
И слышу из буса меня зовут. Я выхожу, а Георгиевич очень сдержан. Смотрю, а у него глаза так удивлены, а потом раз и взял себя в руки.
Он просто помнил, как я смотрелся в плен. Подошел, тоже обнял. Поговорил с ним немного, потом закурил, стал видеть людей, которых не видел из "Азовстали". Смотрел и офигивал, как все после плена изменились.
Потом уехали в больницу. Я там с врачами сел разговаривать, где-то с 12 ночи до 3 утра. Девушки там с такими огромными глазами сидели. Потом не смог заснуть, ходил щупать тумбочки, холодильник, ручки дверные – не мог прийти к себе.
А потом уже уехал в Киев, в Феофанию. Там был принят, как принц Монако ( смеется ). Мне сделали первую операцию. Врач там же сказал, что могло бы быть очень печально все, если бы на пару дней позже уволили меня.
Затем сделали операцию на нос, спустя некоторое время на глаза. Сейчас зубы делаю.
У людей, выходящих из плена, какое-то время все проходит без изменений, они восстанавливаются. Но потом организм передает "яркий привет", что может сбить наглухо.
Поэтому всем семьям, где родные были в плену, очень внимательно нужно следить за здоровьем этих людей. Вот могут быть очень разные и неожиданные вещи.
– После всего пережитого, где вы берете ресурсы, чтобы любить, находить какие-то смыслы, верить во что-то приятное?
– Да, блин, этот ресурс мне где-то сверху прибавился. Если тебя не убили, если тебе дают возможность что-то делать дальше, значит ты еще что-то не доделал.
Люди, которые прошли смерть, а некоторые прошли несколько раз, живут для чего-то. Если бы мы закончили свой путь, нас бы не было. Это очень логично и совершенно легко.
Если тебе дают возможность, значит, делай то, что должен делать.
Поэтому я понимаю, что у меня есть какие-то дела. Я очень виноват Богу, вот прямо очень сильно. И буду это отрабатывать.
Роман Кравец, Назарий Мазилюк, УП
Фото: Дмитрий Ларин
Komentarų nėra:
Rašyti komentarą