Описание порабощённых. Елена Фанайлова – о культурном империализме
26 августа 2022 Елена Фанайлова / svoboda
В продолжение бесконечных споров деятелей украинской и российской культуры о том, надо ли “отменять” русскую культуру на Западе и отказываться даже от самых прекрасных совместных антивоенных европейских проектов (пока идёт война России против Украины, это этическая необходимость), хотелось бы вернуться к одному важному разговору 35-летней давности. Почему культура порой оказывается важнее политики, воспринимается как инструмент войны, в чём ответственность современного художника? В соцсетях интеллектуалов в связи с “русским культурным империализмом” активно обсуждается Лиссабонская конференция по литературе 1988 года, полная версия стенограммы здесь.
Это первая встреча восточноевропейских и американских писателей с выходцами из Советского Союза с начала перестройки, дискуссия оказалась шоковой. Главный пункт спора: готовы ли принять советские интеллектуалы позицию писателей стран Центральной Европы, долгое время находившихся под властью Советов? Последние настаивают на прямой связи политики и искусства, на ответственности художника с советским паспортом за подавление свобод в странах-салеллитах после Второй мировой войны, за вторжение в Чехословакию 1968 года и разгром Венгерского восстания 1956-го. Советская (на тот момент еще советская, не российская) сторона искренне не понимает, о чём её спрашивают, настаивает на своих правах пострадавших от собственной власти, на ужасах ГУЛАГа. Не понимает, что такое концепция Центральной Европы, в интеллектуальном формировании которой участвовали их собеседники-писатели, а это не последние люди на мировой литературной карте: в частности, нобелевский лауреат Чеслав Милош и Дьёрдь Конрад, политэмигрант и участник Венгерского восстания 1956-го.
Будет распадаться и имперское высокомерие русских, если предыдущая история ничему не научила
Возможно, сейчас, после выхода книги “Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным” Тимоти Снайдера, им было бы легче понять, о чём именно их спрашивали тогда, но история не знает сослагательного наклонения. Поэтому мы видим в этой стенограмме и жалкие, и одновременно высокомерные попытки сделать вид, что литература и жизнь её авторов могут существовать отдельно от политической системы. Предположим, так оно и было до падения “железного занавеса”. Но это значит, что национальное сопротивление Украины, стран Балтии, Беларуси, Грузии и Молдовы, мусульманское сопротивление в странах советской Азии, их диссидентские узники ГУЛАГа, прошли мимо сознания советских (и эмигрантских) участников Лиссабонской конференции. Они сосредоточены на своей исторической травме, воспринимают себя как жертв, не в состоянии услышать других. Они не в состоянии принять ответственность за собственную политическую историю. Перейдем к цитатам (даётся с купюрами).
Дьёрдь Конрад: “Коллеги из Советского Союза говорят о вечности, о космосе, о неважности советского военного присутствия. Вы слишком осторожно судите собственную действительность – ваши танки вас словно не касаются. Чтобы изменить климат в вашей стране, недостаточно говорить лишь о необходимости перестроить русское или советское прошлое; необходимо также пересмотреть имперскую политику России, как прошлую, так и нынешнюю. Вопрос в том, хватит ли русским коллегам моральной и гражданской ответственности, чтобы посмотреть в лицо этой проблеме. В XIX веке те же самые вопросы стояли перед русскими писателями, в частности такими, как Толстой и Достоевский. Их ответы были нечёткими. У Толстого чуть лучше, у Достоевского – совсем плохо”.
Чеслав Милош: “Совесть писателя, русского писателя, обязана реагировать на такие факты, как пакт Гитлера со Сталиным и оккупация Прибалтики, откуда я родом. Но боюсь, что в русской литературе существует определенное табу, и табу это – империя”.
Дерек Уолкотт (Нобелевская премия 1992, через три года после Лиссабонской конференции), уроженец Карибских островов: “Вы, европейские писатели, по-прежнему придерживаетесь этого тона, этого бремени белого человека, несущего знамя и крест, или книгу. Когда слышишь такие речи из уст современных писателей, проникаешься убеждением, что, несмотря на все свои войны, все свои музеи, все свои литературы и революции, Европа и Россия погрязли в провинциализме”.
Салман Рушди. В год Лиссабонской конференции выпустил роман “Сатанинские стихи”, за который на него была наложена фетва аятоллы Хомейни. Лауреат Букеровской премии 1981 года. Великобритания взяла его под свою защиту. За его жизнь и здоровье сейчас после недавнего покушения борются американские врачи. “Позволю себе выдвинуть следующий тезис: одна из величайших привилегий поработителя – описание порабощённых”.
В этой фразе Рушди – главный ответ на “отмену” русской культуры, на неадекватность её ответа на российское вторжение в Украину. Как бы ни хотели “хорошие русские” помочь Украине, их голоса в культурном поле остаются голосами тех, кто описывает порабощённых. Это дурная привычка, практически бессознательная. Это хорошо видно в покровительственном тоне русских демократических и антивоенных ютьюб-каналов в отношении украинцев, в отсутствии политических оценок российского вторжения. Русский мыслящий человек сейчас обязан не только выдавливать из себя по капле раба, как говорил Антон Чехов. Он обязан контролировать свои имперские замашки и понять позицию украинцев, которым не нужно сочувствие русских. Украинцам нужна их победа и свобода страны.
С момента Лиссабонской конференции – 1988 произошли различные исторические события. Тбилиси-1989, Вильнюс и Рига – 1991, август 1991-го в Москве. Россия, казалось бы, пошла путем демократического развития, но с 24 февраля 2022 года современная история обнулилась. Отчетливо видно, что советская империя не окончательно распалась в 1991-м, она продолжает распадаться. Будет распадаться и имперское высокомерие русских, если предыдущая история ничему не научила.
Елена Фанайлова – журналист Русской службы Радио Свобода
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции
Без права на сочувствие. Елена Фанайлова – об этике войны
2022.07.13
Как бы это помягче сказать... Русские не имеют права сочувствовать украинцам. Граждане страны, которая с особым цинизмом бомбит по ночам мирные города Украины, не могут выражать абстрактное сочувствие ей жителям.
Я не имею права сочувствовать украинцам, потому что я не на их месте. Я не в Мариуполе, не в Харькове, не в Славянске, не в Одессе. Я не чувствую на личной шкуре, что такое бегать каждую ночь в бомбоубежище, хотя то и дело читаю в фейсбук, как бегают мои товарищи.
Разумеется, вы можете писать (как и я) в соцсетях слова в поддержку Украины и выходить на запрещённые антивоенные пикеты (как это делают смелые активисты и активистки) и попадать под бессмысленные аресты. Пока я не на месте моих харьковских и мариупольских подруг, ни слова фальшивого (и вредного по политической сути) публичного сожаления о гибели мирных граждан Украины в соцсетях не смогу сказать. Это психологическая индульгенция, не более того. Она ничего не меняет в возможности (точнее, невозможности) остановить войну, не дает инструментов.
Политический момент влияния русского общества на власть был последовательно пропущен в 2000-м, 2008-м, 2012-м и 2014 годах. Убийство Бориса Немцова положило конец иллюзиям о возможности деконструировать путинский режим путем мирного протеста. Структуры Алексея Навального удалось свернуть одним военно-административным ударом, как и структуры демократического образования, правозащитного движения, современного театра, практически молниеносно. Долго ли продержатся урбанистические проекты собянинской Москвы? Понимают ли хипстеры с кафе и велодорожками, а также модные архитекторы, как бенефициары рынка, что цена столичного псевдосталинского великолепия – новый ГУЛАГ для несогласных в России и фильтрационные лагеря для граждан восточных территорий Украины?
Я жила в Киеве по работе с мая 2021-го по середину февраля 2022-го (с частью редакции Русской службы Радио Свобода мы были переведены в Украину из-за закона об "иноагентах"). Так вот, ничего страшнее ожидания войны с января 2022-го в своей трудовой биографии я не помню. В том, что война начнётся, что она будет такой жестокой по отношению к мирным кварталам, у меня не было никаких сомнений. Я ждала русских бомб каждую ночь, спала по три часа, готовая бежать в одних трусах. У меня не было тревожного чемоданчика, потому что я понимала его бесполезность. Понимала, что не спасу свою жалкую тушку в побеге по сложным и красивым лестницам старинного киевского дома, который был выбран мной именно за красоту, когда я снимала эту квартиру на Бессарабке, в соседнем здании с тем, где родилась Голда Меир. Кстати, до администрации президента Украины оттуда минут 10 ходьбы, то есть это была бы отличная точка для русской бомбардировки. Я не понимала, почему жители города тусуются и кайфуют, как подорванные, когда над ним уже сгустилась жестокая экзистенциальная мгла, почему они её не чувствуют. Или если чувствуют, то ни фига не боятся.
И вот это мой главный вопрос про украинцев, про этот великий восточноевропейский антропос, и почему сочувствие украинцам со стороны русских совершенно бессмысленно. Как бы вас ни обманывали или ни убеждали тексты на русском языке от восточноукраинских товарищей в фейсбуке. Когда русская ракета убила мою киевскую коллегу Веру Гирич в её доме, я наконец призналась себе, что мои предчувствия не были воображаемыми. Я ничего не могу понимать в схеме “сочувствие украинцам”. Я тот, кого убивают, в ином смысле разговор бесполезен.
Почему украинцы не русские, как говорил в свое время Леонид Кучма, почему Украина не Россия? Мой ответ про этот народ, не про его этическое, а про заложенное историей почти физиологическое, таков. Украинцы не боятся Смерти. Вообще не боятся, в отличие от русских, которые на неё готовы, как вечные страдальцы, но не ценят Её в холодном высшем смысле. Украинцы знают эту цену, но она не главный вопрос для защиты их страны, как ни удивительно. Как писал когда-то с Майдана Аркадий Бабченко, на них не производят ни малейшего впечатления светошумовые гранаты, от которых рвутся барабанные перепонки.
То, что я дальше скажу, может прозвучать бесчеловечно, но без этого понимания трудно оценить человеческий фактор войны. Россия не заставит Украину и жителей страны бояться убийств и пыток. Вы можете мне не поверить: им всё равно. Всё равно в том смысле, что их нельзя сломать угрозой смерти. Они не пойдут на условия Кремля. Это так называемый национальный характер (устаревшее определение, как говорят историки, но другого у меня нет). Вероятно, что они действительно будут биться "до последнего украинца", но не в том смысле, который в эту фразу вкладывает Владимир Путин. Не за интересы НАТО, а за свою родину, землю и свободу.
Елена Фанайлова – журналист Русской службы Радио Свобода
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции
Komentarų nėra:
Rašyti komentarą